Спецы: лучшая проза о борьбе с наркомафией - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Откуда бы это у нее? Сама родом из того же инкубатора, от остальных-прочих отличается лишь рангом папы, личным повышенным трудолюбием да чрезмерной вдумчивостью… Спроси сейчас кто – вряд ли даст внятный ответ. Просто, сколько себя помнит, презирала и терпеть не могла всю эту тупоголовую «золотую молодежь» и трущихся вокруг нее «звезд», алчных до подачек и дармового угощения. Считала почему-то, что на их месте должны быть другие, одаренные и талантливые, которые действительно заслужили право вести такой образ жизни…

В зале, где «зависала» Оксанина группа, нельзя было разговаривать по телефону: шум вокруг стоял – как на каком-нибудь металлургическом комбинате в самый разгар производственного цикла. Трижды Оксана выходила в просторное фойе поболтать: два по двадцать – для души, с «Ополчением», раз на полторы минуты – по делу, поругаться с мамой.

– Ты там с шампанским полегче! Третий фужер уже пьешь!

– Мама, я совершеннолетняя! Что хочу, то и пью! Сколько хочу, столько…

– Будешь продолжать в том же духе – все брошу, приеду и вставлю там всем вашим подавальщикам-барменам! Пусть тебе будет стыдно, что люди из-за тебя пострадали!

– МА-МА!!! О, боже… Да когда, в самом деле, вы уже прекратите мне нервы трепать…

И в таком духе – еще шестьдесят секунд. До красных пятен на щеках и до еле контролируемого желания с размаху шваркнуть телефон о паркет.

Обычное явление: охрана доложила о ходе культурного мероприятия. Предатели. В обе стороны работают. Неплохо было бы, если бы, допустим, какие-нибудь террористы напали да перестреляли всех к известной матери. Вокруг – трупы, а она – совсем одна. Свобода!

Оксана вернулась в зал, со злости осушила свой на две трети наполненный фужер, сделала официанту пальчиком – «повторить», нащупала взглядом примостившихся через два столика телохранителей и показала им нехороший американский жест. До большего опускаться не стала: бессмысленно. Работа у них такая. Вот помрут папа с мамой, будет она хозяйкой, тогда они будут ее слушаться и докладывать о каждом шаге ее чад. Если таковые чада вдруг образуются когда-нибудь…

Пока гуляла туда-сюда, многие однокашники, судя по поведению, нюхнули, да не по разу, а некоторые и вовсе приняли общеизвестной дряни с выраженными эффектами. Вели себя как заведенные кем-то механизмы с ограниченной программой: не по-человечьи бодренько отплясывали, дергаясь, как ужаленные в причинные места, жутко потея и поглощая лошадиные дозы напитков, непринужденно орали, изливаясь потоками труднопонимаемого косноязычия (а полчаса назад многие двух слов связать не могли – только мычали да «чекали»), реготали неестественными голосами, причем ни с чего, на ровном месте – что называется, «с пальца перлись».

Ну за что их уважать, скажите? Такого рода мероприятия Оксана посещает редко, но каждый раз – одно и то же. Через полчаса после начала все нанюхаются-наглотаются, и обстановка начинает напоминать хлев.

Есть мнение, что великие художники и прочие незаурядные творческие личности принимали наркотики, чтобы раскрепоститься, полнее раскрыться, дать своей великой фантазии вольно воспарить над ограниченной плоскостью реальности. И якобы они в эти минуты были просто прекрасны, великолепны, неподражаемы и, вообще, богоподобны. Очень может быть, очень может быть… если есть чему раскрываться и парить.

А если там, внутри, пусто? И мало того, не просто пусто – вакуум, а пустота эта до отказа наполнена душевным мусором, всевозможным хламом и грязью?!

Вот и представьте себе, что будет, если это чудо-юдо папо-мамино вдруг сглотнет «колесико» да раскроется, раскрепостится в компании себе подобных.

Короче – быдло, оно и есть быдло…

Так… В общем, Оксана залпом осушила свой фужер, услужливый мальчик притащил другой, повертела его за ножку (фужер, а не мальчика), пытаясь стряхнуть негативные эмоции, оставшиеся от разговора с мамой… И вдруг поняла, что с ней происходит нечто странное и необъяснимое.

Кто-то прибавил звук – не музыки, а вообще всего вокруг: отчетливо слышно было, что орут танцующие и люди за столиками. А музыка неузнаваемо трансформировалась: мелодия потерялась, аранжировка пропала, остался один лишь ритм. Дум-дум-дум… И колошматил этот ритм, казалось, в самое сердце, как будто какой-то неутомимый работяга лупил по мембране молотком. Дум-дум-дум… Ноги непроизвольно дернулись несколько раз, как судорогой свело – хотели ноги танцевать, сами, без участия остального тела. Краски сделались резче и ярче, причем красный преобладал – как будто местный светотехник чего-то там нахимичил с фильтрами.

– А-а-а, рожи!!!

Да, рожи… Рожи однокашников за сдвинутыми вместе столами как будто приблизились, стали крупнее, отчетливее, рельефнее… Даже в полумраке, в ослепляющих сполохах стробоскопа хорошо различимы веснушки на вспотевшем лбу сидящего рядом Пети Иванова. Глазки масляные, хитрые, смотрит как-то выжидающе, с прищуром, как кот на мышку… А так ничего себе рожи… Даже нет, скорее – лица. Рожи бывают у плохих людей, а тут все свои, родные… И вовсе они не противные, как обычно, что-то с ними сейчас случилось, этакое приятственное, изменились они в лучшую сторону… Улыбаются, смотрят приветливо, гыкают… Да вообще – милые ребята!

– Гы-гы… – непроизвольно выдала Оксана, впадая в общий контекст. – Гы-гы-гоо…

– Ну, как самочувствие?

– Ой, су-у-уки… – шибануло вдруг откуда-то изнутри остатком здравого смысла. – «Экстази» в шампанское подмешали…

– Ну, подмешали, – честно признался Петя Иванов. – Гы-гы… ну а че те – плохо, что ли?